По иронии судьбы правление Ивана IV наглядно показало и непомерный размах, и ограниченность авторитарной власти. Своими действиями Иван Грозный добился лишь уничтожения собственной династии и едва не привел к гибели Московское государство. Главным уроком, вынесенным из его правления и Смутного времени, стало понимание, что политическая система может функционировать только при сотрудничестве царя и элит. Придя к власти, Романовы сделали все, что было в их силах, чтобы восстановить этот традиционный альянс. В политической и социальной элите снова появилось на удивление много родов, которые считались уничтоженными Иваном Грозным. Четвертый из Романовых, Петр Великий, был во многих отношениях оригинальной и даже революционной личностью и обладал невероятной харизмой. Он обеспечил России новое положение на международной арене, преобразовал административную систему, изменил менталитет и культуру российской аристократии. Вместе с тем у него не было намерения уничтожить традиционную элиту, а если бы оно возникло, он лишился бы шанса достичь своих целей. Успех Петра I зависел от реформирования и укрепления альянса между монархией и традиционными российскими элитами, поскольку нужно было обеспечить, чтобы этот альянс и дальше соответствовал меняющимся военным, политическим и культурным требованиям раннего Нового времени.

Когда Петр взошел на престол, традиционные кавалерийские полки потеряли свою значимость, в связи с чем военно-землевладельческая элита рисковала утратить позиции. Институциональные и культурные реформы Петра преобразовали эту элиту в офицерский корпус его европеизированной армии и государства. Отныне офицерская служба в императорской армии или на флоте стала знаком почета и вошла в культурную норму для российского дворянства. Нестандартная “карьера” и мировоззрение царя позволили ему найти и привлечь в свою свиту способных людей, не входивших в традиционную элиту. Среди них были как иностранцы, так и русские неблагородного происхождения. Тем не менее высшие военные и гражданские посты в 1730 году по-прежнему в основном занимали выходцы из традиционных землевладельческих семей. Даже при последнем российском императоре Николае II (1894–1917) более трети российских министров, высокопоставленных чиновников, дипломатов, судей, генералов и адмиралов происходили из семей, которые принадлежали к допетровской российской элите. Последний “премьер-министр” (председатель Совета министров) дореволюционной России, князь Н. Д. Голицын, был выходцем из семьи, которая с начала XV века играла ключевую роль при российском дворе и в российской политике⁴.

Российский высший класс – наследственный, военный и землевладельческий, одержимый генеалогией и остро чувствующий свою принадлежность к элитарному сообществу, имел гораздо больше общего с европейской аристократией, чем с конфуцианскими бюрократами и солдатами-невольниками, формировавшими основу османской правящей элиты на пике развития империи в XVI веке. Он имел некоторые сходства с маньчжурской и могольской знатью, но был гораздо более древним, более глубоко укорененным в обществе и более уверенным в своих правах на земельную собственность. В XIV веке московская аристократия – то есть небольшая группа боярских родов – владела землей непосредственно, не имея никаких обязанностей. К XVII веку все землевладельцы должны были при необходимости поступать на службу в царскую армию, но наделы, которые изначально предоставлялись во временное держание в обмен на военную службу, к тому времени стали наследственной собственностью. Лишь во второй половине XVIII века земля перешла в непосредственное владение по европейскому образцу, что освободило дворян от правовой обязанности нести службу. Это произошло в рамках более широкой европеизации российских элит, которая негласно началась при царе Алексее Михайловиче (1645–1676) и была с огромным энтузиазмом продолжена Петром Великим. Даже в 1789 году, однако, российская элита была более адаптирована к государственной службе и имела меньше юридических и политических прав, чем французские, не говоря уже о британских, аристократы и мелкопоместные дворяне⁵.

Такие сравнения помогают поместить Россию и ее элиты в контекст мировой истории, но делать это нужно аккуратно. Бессмысленно осуждать российское дворянство за несоответствие западноевропейским аристократическим нормам, которые сформировались в ином контексте. До наступления XVIII века российские элиты не оценивали себя по европейским меркам. Они действовали в соответствии с собственными традициями, нуждами и приоритетами. Важно понимать, что если бы аристократия сидела в своих владениях в бедном Московском регионе, она обрекла бы себя на нищету и ничтожество. Альянс монархии и служилой аристократии, напротив, подпитывал превращение России из маленького обездоленного княжества в империю, занимавшую одну шестую часть суши. В результате российские элиты обрели не только богатство, но и почетное место в мировой истории. Их литературная, музыкальная и художественная культура, в которой сочетались российские, европейские и имперские элементы, стала одним из украшений современной мировой цивилизации. Это были немалые достижения. С другой стороны, слияние западной и российской традиций приводило к трениям, которые оказывали как плодотворный, так и разрушительный эффект.

Российская империя достигла пика своего развития в “долгом XVIII веке”, то есть в период с 1689 по 1815 год. Два ее правителя той эпохи, Петр I и Екатерина II Великая (1762–1796), занимают господствующее положение в представлениях общественности о России XVIII века и сияют чуть ли не ярче звезд. Прежде чем перейти к рассказу о двух этих выдающихся монархах, стоит сделать паузу и пояснить, в каком обществе и политической системе они правили. Это позволит нам увидеть, какие возможности им открывались и какие препятствия приходилось преодолевать, а следовательно, расскажет нам, что было в их силах, а что – нет⁶.

В центре российской политической системы стоял самовластный правитель, которого не сдерживали никакие законы и институты и который воплощал собой источник всей законной власти. Представители элиты XVIII века и не думали о том, чтобы усомниться в праве Романовых на трон. С другой стороны, отказ Петра I от старого порядка престолонаследия по принципу мужской примогенитуры снизил легитимность отдельных правителей. Хотя монархи почти всегда назначали наследника, в 1727, 1730 и 1825 годах возникали кризисы престолонаследия. Дворцовые перевороты 1741 и 1762 годов привели к свержению новых монархов, не проведших у власти и года. В 1801 году Павел I был убит на исходе четвертого года своего правления. Эти перевороты осуществлялись силами гвардейских полков, благородные офицеры которых часто были связаны с ключевыми фигурами во власти и при дворе. Мудрые правители знали, как применять свою “неограниченную” власть, не забывая о ее пределах. Они старались не ущемлять интересы и не задевать чувства аристократии, особенно высокопоставленных придворных и гвардейских офицеров. Значимую роль в свержении Петра III в 1762 году и его сына Павла I в 1801-м также сыграла проводимая ими внешняя политика, которую влиятельные представители элиты сочли противоречащей российским интересам⁷.

В российской элите всегда выделялись две группы: богатые и влиятельные семьи, которые господствовали при дворе, и гораздо более многочисленные и менее состоятельные землевладельцы, жизнь которых крутилась вокруг их провинциальных имений и службы в царской армии. Имеет смысл называть первую группу аристократией, а вторую – дворянством. Главными союзниками монархии и главными бенефициарами ее растущего богатства и территорий были аристократы, но компетентные правители тщательно следили за тем, чтобы не превратиться в обслугу какой-либо аристократической фракции. В некоторой степени они искали баланс не только между отдельными личностями и группами, но и между аристократией и дворянством. В 1730 году после скоропостижной кончины молодого Петра II высокопоставленные придворные аристократы выбрали правительницей герцогиню Анну Курляндскую, дочь Ивана V, единокровного брата Петра I. Они попытались наложить на монархию конституционные ограничения, что на практике наделило бы гораздо большей властью ведущие аристократические семьи, в том числе и их собственные. Анна Иоанновна расстроила их планы, обратившись не только к узкой аристократической элите, но к более широкой группе дворян, которые съехались в Москву по случаю коронации новой правительницы. Мало кто из дворян готов был смириться с тем, чтобы распределение благ при дворе и продвижение по военной и гражданской службе контролировали несколько знатных вельмож и их протеже. Но личными интересами дело не ограничивалось. Сторонники абсолютизма отмечали, как негативно сказывалась власть аристократической олигархии на международном влиянии и положении соседних Польши и Швеции.